И даже небо было нашим - Паоло Джордано
– В Бриндизи есть один доктор, – негромко и отрывисто произнес Берн. – Он сделает все, что надо, так, чтобы никто не узнал. Но говорят, что ему надо дать миллион.
У меня не шли с языка вопросы, которые следовало задать. И я опять спросил, где Виолалибера. Никола заплакал. Берн отрешенно смотрел на него.
– На данный момент у нас двести тысяч, – продолжал Берн. У него шевелилась только одна сторона рта. – На будущей неделе Флориана пришлет Николе столько же. Вместе с твоими получится почти пятьсот тысяч.
– Гореть нам в аду! – крикнул Никола.
– Заткнись! – скомандовал Берн.
Но Николу охватила паника:
– Помните, что говорил Чезаре? Помните?
Если он не перестанет орать, нас могут услышать, подумал я; впрочем, вокруг на расстоянии нескольких километров не было ни одной живой души. Только ящерицы, затаившиеся в кустарнике, и крабы, забившиеся в расщелины скал.
Берн крепко сжал руку Николы у локтя, но тот вырвался.
– О том, что происходит с детьми, убитыми до рождения? Помните?
– Никола, ты ведешь себя иррационально. Ничего этого нет – ни реинкарнации, ни наказания свыше, ни божественной сущности. Мы с тобой уже говорили об этом. Если бы ты прочитал «Единственного…»
– Замолчи! Не произноси название этой книги! Это из-за нее мы попали в беду!
– Их скармливают рыбам, – пробормотал я.
(Чезаре говорил, что в некоторых племенах мертворожденных младенцев бросали в реки, потому что у них еще не было души, а без души они не смогли бы потом перевоплотиться. И их пускали на корм рыбам, чтобы они таким образом обрели душу.)
– Гореть нам в аду, – заныл Никола.
«Кто откажет в гостеприимстве посетителю, перевоплотится в черепаху, – говорил Чезаре. – Кто убьет крупного зверя, потеряет рассудок. Кто ест мясо, станет животным красного цвета, божьей коровкой или лисой.
Кто крадет, станет пресмыкающимся, червем или саламандрой. А кто убьет человека, перевоплотится в самое мерзостное из всех существ». Так говорил Чезаре. И еще: молитесь Господу Богу, чтобы он простил вас, без устали молите его о прощении.
– У меня есть двести тысяч. В тот раз я соврал. Там, в «Замке», у меня спрятано двести тысяч, – признался я.
– Значит, у нас шестьсот. Не хватает еще четырех сотен.
– А может, там двести сорок тысяч. Я не считал.
Никола вскочил, глаза у него налились кровью.
– Вы не слышали, что я сказал? У вас совсем память отшибло? Бог возненавидит нас! Бог уже нас ненавидит!
И снова Берн миролюбиво ответил ему:
– Если такое решение тебя не устраивает, у нас всегда есть в запасе другое.
Никола растерянно огляделся. Затем отошел от нас на несколько шагов и остановился. Кругом была пустота.
– Видишь? – сказал Берн. – Существуем только мы. Великие эгоисты. Нет никакого бога, который мог бы нас ненавидеть.
Его спокойствие пугало меня больше, чем отчаяние Николы, хотя, возможно, это из-за неподвижности спины он казался таким невозмутимым. Словно бы превозмогая себя, он добавил:
– Все, что нам рассказывал Чезаре, – ложь. Жизнь человека – это всего лишь…
Но в эту минуту Никола в ярости набросился на него и стал трясти изо всех сил:
– Чезаре мой отец! Мой отец, ты понял, скотина? Не смей произносить его имя! Если кто и лжет, то это ты, Берн! Посмотри, что с нами случилось из-за тебя!
Я попытался разжать руки Николы, но он не отпускал добычу. Тогда я сдавил ему шею, и ему пришлось оставить в покое Берна, чтобы освободиться самому. Я отпустил его, он закашлялся. А потом опять воцарилось спокойствие.
– Мы достанем деньги, – пообещал Берн.
И вдруг на нас троих разом навалилась усталость. Я посмотрел на тропинку среди скал, ведущую к морю, и только в этот момент заметил вдалеке на скалах, у самой воды, человеческую фигуру, которая почти сливалась с горизонтом, разве что была чуть-чуть темнее. Виолалибера, подумал я. Ближе к нам я увидел маленькие островки песка, на которых мы танцевали прошлым летом. Но кто вспоминал об этом сейчас? Время танцев прошло, в один миг развеялось все его очарование, вся наша юность.
«Ночь дана для того, чтобы спать», – вот что еще говорил Чезаре перед тем, как погасить свет у нас в комнате, прежде чем в полутьме прошептать нам свое благословение. Ночь дана, чтобы спать. Но нам не хотелось спать, нам и тогда хотелось бодрствовать. Дождавшись, когда в коридоре затихнут его шаги, мы забирались на кровать Берна. И на этом волшебном плоту далеко за полночь продолжались наши игры, детские, невинные игры, которые, правда, с каждым разом становились чуть-чуть смелее, чуть-чуть опаснее.
Вдруг я увидел, как человек, стоявший на скалах, прыгнул вниз. Послышался слабый всплеск.
– Она бросилась в воду, – произнес я, но не смог двинуться с места.
Берн и Никола разом обернулись и, увидев, что Виолалибера исчезла, бросились бежать к скалам, выкрикивая ее имя. Я побежал за ними. Мы стояли втроем на берегу и звали ее. Волны пенились, разбиваясь о скалы. К счастью, сквозь облака просачивался слабый лунный свет: Никола что-то разглядел в воде и, указав пальцем, крикнул: «Там! Вон там!» Однако у него не хватило мужества первым броситься на помощь. Это сделал Берн, он нырнул вниз ногами, хотя не имел понятия, какая в этом месте глубина.
– Черт! – крикнул Никола и с ужасом посмотрел на меня.
Я тоже прыгнул в воду. Она была такая холодная, что у меня перехватило дыхание. Я наткнулся на какой-то камень на дне, вынырнул и поплыл к Берну, который тем временем успел подхватить Виолалиберу и держал ее голову над водой.
Наконец, к нам присоединился и Никола, и мы втроем засуетились вокруг Виолалиберы, пока она не сказала: «Хватит! Отстаньте, отстаньте от меня!»
Мы доплыли до берега и, помогая друг другу, вскарабкались на скалы. Меня дважды относило назад течением, прежде чем я сумел подтянуться наверх.
Я дрожал от холода. Виолалибера сказала, что, если мы всё с себя не снимем, у нас будет воспаление легких. Мы так и сделали. Затем она велела нам подойти поближе и согреть ее, и мы снова послушались, собрались в кружок возле нее. Она расхохоталась.
– Здорово я вас напугала, да? – сказала она, вытирая с нас капли воды ладонями, губами и волосами.
Я стал на колени на острых скалах, потом лег на спину. Мы были слишком молоды, чтобы остановиться. Страх только возбуждал нас. Я взглянул вверх, пока никто не успел заслонить от меня небо. Несмотря на луну, можно было разглядеть множество звезд.
На следующий день
